Я дрался за Украину - Антон Василенко

Взял я литературу, прочитал ее, выучил. Прошло немного времени, и опять рейдом проходил «Дубовой» со своими хлопцами — опять те же хлопцы были, его охрана. И как-то вечером вызывает меня, спросил Декалог, спросил все остальное. Спрашивает: «Ну, ты понял, что это значит? Это не шутки — к нам идти. Там написано: „Добудешь Украинское Государство, или погибнешь за него“. Могут поймать, в тюрьму посадят, будут мучить. А другого у нас нет! Как приспичит, мы себе пулю в лоб пускаем. Так что ты смотри, мы тебя не заставляем. Хочешь?» Я говорю: «Я согласен. Мне это все надоело — хлеба у советов просить». Вы знаете, я уже настроился на борьбу — такое на меня нашло. Только подумать — семнадцать лет парню и он не боится! Вы спрашиваете, на что я рассчитывал? А ни на что я тогда не рассчитывал!

«Дубовой» мне псевдо присвоил — «Черноус». И говорит: «А теперь, друг „Черноус“, я тебе приказываю поехать в город и устроиться на работу. Никаких условий и никаких претензий ни перед кем не ставь! Всегда будь незаметным и прислушивайся ко всему!» Вот такую он мне дал родительскую нотацию и еще сказал: «Не будет конспирации — ничего у нас не будет!» Потом говорит: «Если кто-то зацепится за хвост — скорее беги сюда, и мы тебя заберем к себе». Потом достает деньги: «На тебе деньги, мы знаем, что ты их не пропьешь, не прогуляешь — это тебе на жизнь, и чтобы ты мог устроиться на работу».

Подался я в Луцк. Муж моей тетки работал на тарном заводе бондарем, у них была такая маленькая комнатка на заводе, и они взяли меня к себе. Этот завод располагался за Стырем, на выезде из города, на улице Ковельской. К их дочери ходил шофер по фамилии Зволинский, он ездил на ЗИСе. Говорит: «Знаешь что? Я переговорю с директором, возьмем тебя учеником слесаря, будешь помогать!» Три машины у них было, еще несколько стояло разбитых после войны — армия пооставляла. И я там пристроился, мы моторы ремонтировали. Приходил механик, хороший специалист — показывал мне, а я делал. И вкладыши подгонял, и моторы заливал — все своими руками прошел.

Я хотел стать шофером. И где-то в октябре 1947 года сделали мне «стажерку». Хлопцы принесли мне спирта, я занес этот спирт на квартиру начальнику ГАИ. Выписали мне «стажерку» на месяц, а после «стажерки» уже давали права. Я постажировался, шофер мне подписал «стажерку», директор поставил печать, и я получил права. И все время я постоянно имел связь с подпольем. Задания получал — узнать расположение военных объектов, куда и как ездят «краснопогонники». Это все я докладывал — каждую неделю ездил в село и рассказывал, что и где происходит.

А.И. — Какие еще задания Вы выполняли?

А.К. — Я занимался закупками. Что покупали? В основном медикаменты и батареи для приемников. Батареи было тяжело закупать, потому что НКВД это контролировало. Доставали бумагу, шрифт для газет — и не покупали, а крали. Мой брат работал в типографии — устроился учеником печатника (наш односельчанин работал печатником, печатал газету «Волынь» и взял его к себе). Брата мы не привлекали к работе. Правда, один раз хлопцы принесли нам листовки, мы их расклеили. Руководство об этом узнало и дало чертей хлопцам! Сказали: «Вы знаете, что вы сделали? Вы могли провалить всю луцкую явку!» И больше нам такого вообще не давали — таких поручений, чтобы мы где-то засвечивались. Могли же нас поймать. Но надо было это задание по расклейке выполнить, и мы его выполнили. Это задание нам дал «Петро», надрайонный руководитель СБ ОУН. Они погибли в 1949 году в бункере в селе Хорохорин — он, «Юрко» и «Михайло». Я узнал об этом уже при независимой Украине, из книги «Бункеры Волыни».

И так я поработал шофером полгода, поссорился там на заводе, потому что меня хотели уволить, чтобы старого шофера поставить. Так они потом и сделали. По приказу меня уволили, походил я две недели, встретил механика с электростанции, он спрашивает:

— Что это ты ходишь?

— Да вот, выгнали меня с работы.

— Иди к нам на электростанцию шофером!

— Хорошо!

Пришел на электростанцию, пошел к директору, был такой Олефиренко. Он посмотрел права: «Я беру тебя». Пошел я шофером работать, возили мы торф на электростанцию, я директора возил на легковой машине. Короче говоря, понравился я им. И в 1949 году получаем мы ЗИС-150, новый. Дали его мне. Рядом строилась новая электростанция, а база снабжения находилась во Львове — «Главэнерго». И каждую неделю я по два раза на Львов гонял. Хлопцы говорят: «Вот молодец, как устроился! Имеешь со Львовом связь!» Когда я должен был ехать, приходили ко мне хлопцы по паролю. Они имели справки из сельсовета, и я их вез на Львов, по дороге еще брал пассажиров, сколько влезет. Как во Львов приехал — хлопцы ушли. «Дубовой» со мной не ездил — ездили другие, я их не знал, в гражданском приходили. Их немного было, по три-четыре человека я перевозил. И еще я во Львове кое-что закупал для подполья. У нас там жил родственник, который сапожничал и закупал мне то шкуры, то еще что-нибудь. Я приезжаю, у него переночевал, забрал все это, приехал домой, купленное или на Копачевку отправил, или у себя держу. Пару раз ко мне гонцы приходили, забирали. Так я работал со Львовом. А отец имел с Ровенщиной дело, но я в его дело не лез, а он не лез в мое. Когда наших родственников повыселяли с Холмщины, то отец моего отца, мой дед Прокофий Костюк, поселился возле села Гурбы. И отец брал в торбы литературу, лекарства и нес туда, а там это все как-то передавалось. И это все продолжалось до 1950 года. А брат, когда работал в типографии, то шрифт набирал, набирал, каждый день горсточку взял — уже есть. Неделя проходит — пару килограммов набралось. И передавал нашим. Вот такую мы делали работу. По базарам мы не ходили, чтобы не засвечиваться, у нас была явочная квартира, туда приходили наши люди.

Я часто ходил на связь — здесь в Луцке ходил, по ночам. Обменный пункт у нас находился на кладбище возле Гнидавы — тогда это было пригородное село, а сейчас район Луцка. На этом кладбище стоял большой старый памятник, а в нем тайничок, там мы обменивались грипсами. Еще пару раз я выходил с грипсом в назначенное место. Грипс маленький — бумага от сигаретки, а на ней все цифрами записано. Когда нес, то держал его во рту — если что-то не так, то можно его проглотить. Это было очень опасно, идешь и не знаешь, кто в тебя пулю пустит — свои или чужие. Засады кругом! Иду в рожь, во ржи в определенном месте назначена встреча. Приходишь — там хлопцы ждут. Оружия я не имел, нельзя брать с собой такие вещи. Иногда брал чекушку водки — налил себе в лицо, притворился пьяным и идешь. А об оружии «Дубовой» мне сказал: «Н-е-е-т, нельзя иметь оружие!» И оно мне не было нужно. А держать язык за зубами приходилось обязательно. Я больше трех лет дружил с девушкой, и она обо мне ничего не знала. Я никому ни слова не говорил, даже отцу!

Работали мы так до августа месяца 1950 года. А перед этим меня с Рожищенского района передали на Луцкий район — так ближе связь держать. В августе энкаведисты поймали «Антона», по-моему, его фамилия была Римарчук. Он служил районным руководителем ОУН Луцкого района и выдал всю районную сетку. «Дубового» у нас тогда уже не было, но его жена погибла в селе Горькая Полонка — «Антон» ее выдал. А «Дубовой» успел перейти на Ровенщину — в схрон в селе Золочевка Демидовского района, там его застукали позже, в 1951 году. Продала его дочь хозяина хаты, потому что связалась с участковым милиционером.